heavy mental
Сажаю крысу на зеленую скамейку, сама сажусь рядом, беру ее за толстую мягкую лапку и говорю: "Нет, я совсем не люблю этот город, честное слово".
Сажаю крысу на край фонтана - безумно боюсь, что подует ветер, и она утонет, быстро фотографирую и так же быстро спрашиваю: "Нет, все города одинаковые, понимаешь?"
Сажаю крысу на середину площади, люди ее обходят, показывают пальцами, улыбаются ей, я кричу, заглушая ветер: "Не такой уж и красивый он! Зачем мне его любить, этот город?"
Сажаю крысу рядом с подушкой, укрываю краем одеяла - спи, дорогой друг, а я достану книжку, возьму тебя за толстую мягкую лапку и скажу: "Нет, я совсем не люблю этот город. И его белые ночи".
Я постоянно повторяю себе, быстро и бездумно фотографируя, что этот город - не мой, не для меня. Мой - ожог в виде вытянутой дождевой капли на запястье, мой - шрам на губе. Моя клетчатая рубашка, которую носил отец, когда ему было семнадцать, моя сумка с оторванным ремнем, криво обрезанные джинсы, хлам и мусор на память, большая мятая карта того самого города, который я не люблю. Петербург - не мой. Повторяю все быстрее, пока не сливается в одно слово, становится ложью, нема я, а не Петербург. Я брожу целыми днями по городу, никуда не захожу, не спрашиваю дороги у прохожих, карта лежит все это время в сумке - не хочу, чтобы видели, что я турист, что я тоже чужой для города. А вот крыса и Финский залив - родные, только у крысы сильнее оттенок, и грусть у крысы тоже сильнее. За пять дней я разучилась писать, но научилась ходить, медленно, с чувством. С чувством, что скоро уеду, буду сидеть дома в одиночестве, размораживать фарш и захлебываться водой из-под крана. А здесь пью кофе и покупаю ночью ватрушки, чтобы веселее ехать в автобусе в неизвестную сторону. Мне так нравятся люди, мне так нравятся дожди, мне так свободно, у меня почти нет денег, только жетоны на метро и рублевые монеты, я все это так давно не видела, я привыкла к обоям и хриплому чайнику, и к однообразному серому потолку, и к одиночеству, но города все равно все одинаковые, понимаешь, крыса? Мне пятнадцать лет, и это так ненадолго.
Я возвращаюсь, вытаскиваю свой пакет на платформу, дядя корчит мне рожи, здравствуй. Отворачиваюсь от него на мгновение, показав язык, смотрю на Москву и чувствую вдруг, что рядом с ожогом привязана тугая леска. Знаешь, тянет обратно. А карту я выбросила в Неву.
Сажаю крысу на край фонтана - безумно боюсь, что подует ветер, и она утонет, быстро фотографирую и так же быстро спрашиваю: "Нет, все города одинаковые, понимаешь?"
Сажаю крысу на середину площади, люди ее обходят, показывают пальцами, улыбаются ей, я кричу, заглушая ветер: "Не такой уж и красивый он! Зачем мне его любить, этот город?"
Сажаю крысу рядом с подушкой, укрываю краем одеяла - спи, дорогой друг, а я достану книжку, возьму тебя за толстую мягкую лапку и скажу: "Нет, я совсем не люблю этот город. И его белые ночи".
Я постоянно повторяю себе, быстро и бездумно фотографируя, что этот город - не мой, не для меня. Мой - ожог в виде вытянутой дождевой капли на запястье, мой - шрам на губе. Моя клетчатая рубашка, которую носил отец, когда ему было семнадцать, моя сумка с оторванным ремнем, криво обрезанные джинсы, хлам и мусор на память, большая мятая карта того самого города, который я не люблю. Петербург - не мой. Повторяю все быстрее, пока не сливается в одно слово, становится ложью, нема я, а не Петербург. Я брожу целыми днями по городу, никуда не захожу, не спрашиваю дороги у прохожих, карта лежит все это время в сумке - не хочу, чтобы видели, что я турист, что я тоже чужой для города. А вот крыса и Финский залив - родные, только у крысы сильнее оттенок, и грусть у крысы тоже сильнее. За пять дней я разучилась писать, но научилась ходить, медленно, с чувством. С чувством, что скоро уеду, буду сидеть дома в одиночестве, размораживать фарш и захлебываться водой из-под крана. А здесь пью кофе и покупаю ночью ватрушки, чтобы веселее ехать в автобусе в неизвестную сторону. Мне так нравятся люди, мне так нравятся дожди, мне так свободно, у меня почти нет денег, только жетоны на метро и рублевые монеты, я все это так давно не видела, я привыкла к обоям и хриплому чайнику, и к однообразному серому потолку, и к одиночеству, но города все равно все одинаковые, понимаешь, крыса? Мне пятнадцать лет, и это так ненадолго.
Я возвращаюсь, вытаскиваю свой пакет на платформу, дядя корчит мне рожи, здравствуй. Отворачиваюсь от него на мгновение, показав язык, смотрю на Москву и чувствую вдруг, что рядом с ожогом привязана тугая леска. Знаешь, тянет обратно. А карту я выбросила в Неву.