Если правильно закрывать студенческим билетом некоторые дома в Казани и щуриться, она превращается в Минск; выходишь на Октябрьской и видишь вдали знакомый обелиск, говоришь себе: "Это Площадь Победы", людей нет, зелень, желтизна, так легко бежать со склона, пускать колечки, город все еще твой, пинать огромные кленовые листья, хохотать дымом, в три часа у Тани заканчиваются пары, в семь он встретит меня у камер хранения, и мы поедем домой, еще три кольца, я уже знаю наизусть все станции между вокзалом и Московской, Московская, домой, с ума сойти, добежать до парка. Я сажусь рядом с мальчиком, до боли похожим на Никитку, на другом конце скамейки стоит гитара, он хмуро признается, что прогуливает школу, а потом музыкальную школу, я подмигиваю, закуриваю, и его прорывает: "Ненавижу эту гитару! Ненавижу учить ноты, ненавижу повторять одно и то же по сто раз, ненавижу эти мозоли, все ненавижу!". Молча расчехляю гитару, с сигаретой в зубах играю ему Spanish caravan, тушу окурок большим пальцем и спокойно говорю: "Через год мозоли сойдут, через семь лет сможешь опускать кончики пальцев в кипяток и ничего не чувстовать", и вот тогда он первый раз мне улыбается. И я играю ему еще, и мы собираем каштаны, чтобы кидаться в прохожих, а они только восклицают: "Какой милый у вас сын!", и один я прячу в карман, чтобы он остался под холодильником на Московской до тех пор, пока мы не сбежим на Фареры. И я провожаю его до музыкальной школы, а потом разворачиваюсь и догоняю только у дверей, спрашиваю, как его зовут, нет, не Никита.
Стараться запомнить еще одну кухню, кастрюльку для картофельных очисток вместо пепельницы, мигающую лампочку, совершенно неожиданное пианино в прихожей, все троллейбусы, в которых мы проезжаем зайцами, как она уточняет в первый раз, сколько ложек кофе, и после этого каждый раз заваривает безошибочно, как она носится от стола к холодильнику в домашнем свитере и поет, как ко мне подходят знакомиться студенты-технари, и я спрашиваю с прищуром: "А вы Таранька?" - они исчезают очень быстро. Она помнит все то, что я нервно рассказывала на первой встрече, но не помнит, как и я, почему мы вообще познакомились, не оставляет одну, спасает от голодной смерти, кофе вообще безошибочен, некому оглянуться, когда я кричу на всю улицу про конский возбудитель. Почему-то на прощание я говорю ей: "Выживи, выживи, хорошо?", а она отвечает: "Нет, ты выживи".
Почему-то нас никто не убивает, хотя тушь с его нижних ресниц так и не смылась, а черный лак на ногтях виден из-под рукавов, но в метро на нас смотрят все, мы вечно в слепом пятне, вечно смеемся в толпе уставших людей, вообще вечно смеемся, уже не закрываю лицо руками, чей-то плащ остается между дверей, и это единственное, что я замечаю. Остальное стирается, остается только жалеть, что рядом не было никого с фотоаппаратом, даже люди в разноцветных париках удивлялись, когда мы говорили друг другу с ухмылками: "Ня, блядь", он гладил меня по голове, я курила через его плечо, снова и снова, не надоест никогда, никогда не отпускать, забывать обратные билеты, читать шведские стихи с норвежским акцентом, никогда не забыть, даже в Казани. Яблоки гниют, говорят, у меня живые глаза, выясняется, что у меня есть мимика, что можно засыпать без боли, спать только шесть часов и высыпаться, но этот сумбур невозможно собрать, остается только вспоминать, как я стираю черный лак с его ногтей, а он улыбается так, будто я дую ему на ранку. Остается только закрывать за ним дверь, тут же падать на пол и петь: "Hush, my darling, don't fear, my darling, the lion sleeps tonight", и понимать, что чего-то уже не хватает.
Полкило самого крепкого немецкого кофе, глаза все еще живые, мы возвращаемся одновременно, Казань, Мюнстер, конечно; и она говорит, что я стала человечнее, и дарит зажигалку с сердечком, а я просто узнаю ее издалека и сую в руки огромный розовый пакет, потом уже не умолкаю: он двухметровый, он пишет стихи лучше Лукаса Мудиссона, он учится играть на моей первой гитаре, я его порчу, его волнует, почему я нервничаю, когда забываю надеть все кольца, он запомнил шрам на руке, а она пересчитывает все мои билеты и отвечает: "Ты ебанутая".