Когда-нибудь стану свободной. Когда не буду впиваться зубами в ладони, в руки, в губы, слушая, как ты часто дышишь за стеной в его объятиях. Когда смогу забыть, как ты целовал своего ангела именно тогда, когда я смотрела. Я никогда не могла отвернуться. Стану! Когда забуду и те зимние пьяные дни, и твои жадные пальцы, и нашу музыку, и наш снег, и наши фонари, и нашу землю, и нашу луну... Весь мир - наш! Главное, дойти до дома, не потеряв ключи - если получится, то мир точно наш, весь, до последней дворняги в темном холодном подъезде. Луна, снег в глаза, больше никого не бывает, не существует. Молоко оставим, дворнягу, один фонарь. А потом только снег, пусть, мы с тобой не жадные совсем.
И твои теплые руки, и волосы, лезущие в глаза, и танцы июньские - конечно, забуду. Ты тоже забудешь, как я вышла к тебе, пошатываясь, в золотых туфельках, раскрашенная в размытые цветы, надушенная первый раз в жизни сладкими цветочными духами, глупая феечка, вышла, выше тебя на семь сантиметров, неуверенная, улыбающаяся; щелкнула по носу и сказала шепотом: "Первый и последний, кто видит меня такой". Прошел год, начать танцевать заново, с первой клеточки, я так и не смогла, видимо, не смогу и потом. Нога не дает, отзывается болью, не судьба, значит, не судьба. Первый и последний, с кем танцевала вальсы.
Когда-нибудь. Когда не разрешу сажать себя на колени. Оттолкну, когда захочешь покружить под дождем, не возьму шоколадку и выкину из-под дивана весь твой хентай. Даже "Черную Библию".
Вы призраки! Никто не придет, а если и придет, то не выйду, не расскажу, не буду отвечать на телефонные звонки, не поддамся на лесть, не ухвачусь за протянутую руку. Когда-нибудь стану свободной, буду чисто и ровно играть на пианино, а ты не будешь сидеть рядом, поправляя мои неуклюжие руки и ноты не в такт.